Про фотографию.

[maeda-mama]

Я это доделала и хочу-таки выложить. А то смысл писать на работе, хоронясь за насосами и под угрозой увольнения!
Не обессудьте. Это не совсем то, чего ожидалось. Но тут есть немного правильной музыки. И немного ожидаемого - в самом конце.

Возвращение

Все герои истории имеют реальных прототипов.

Так дело не пойдет. Ни хитроумно составленный поисковый запрос в окошке браузера, ни авантюристичный список архивов, что прирастает в экранах моих очков, мне не помогут.
Тут нужно Время. Тут нужно волшебство. Рука, управляющая реостатом секунд и лет, сдвинься ради меня, в нужную сторону - из всех возможных, верни то, чего никогда не было!
Много-много лет назад…
В городе, похожем на друзу футуристических кристаллов…
Полупрозрачная креатура, похожая на привидение робкой девушки-подростка, мнется перед солидной дубовой дверью. Открывает сам хозяин дома.
- Проходи. А велик где?
- Нету.
Наверно, в прошлой жизни был. Но для хозяина дома это не важно, как не важно и то, кто именно постучался в его двери: идея на счет героини ненаписанного романа или будущая я сама. Важно, чтобы знала: любой имеет право сделать что-то для исполнения мечты.

нырнуть

- Нуу… Это зря. А…будет?
- Иии…не знаю. Я за другим.
- Ну? – внимательная готовность к любой ерунде и любой проблеме, сбивчиво рассказанной тобой.
- Мне надо вот это. Вот этого парня фото: его нет нигде.
- Да? - Пробегает глазами две справочные строки, вместившие целую жизнь. - Ну не дура ли? Зачем?! Что тебе без фото непонятно?
- Я хочу знать. Вот письма.
- Идиотка. - Неяркие снимки писем переложены в руках одно за другим несколько внимательнее и даже сочувственно. – Нет.
- А-а! Почему!?
- До свидания.
Непонятная креатура, теперь отдаленно напоминающая и прекрасную рыжую женщину со скептическим профилем – из моей прошлой жизни, и теперешнюю меня, шлепает на соседнюю улицу. В руках возникает узел, быстро обретающий вещественную форму. Креатура, борясь с переменчивым обликом, стучится в дверь квартиры на первом этаже. Открывают.
- Здравствуйте. Извините, пожалуйста, у меня посылка Вам…извините.
Встрепанный профессор берет из моих рук узел, втягивает носом сыровато-пасмурный запах ржаного круглого хлеба, возвращает и хмыкает:
- То есть взятка?
- Нееет… Извините.
Сквозь ткань звякает бутылка густого, темного, чудесного кагора «Чумай».
- Гм. Почему – так?
- А – чем еще?
- Заходи. Щас посмотрим, какой это…как его там?
Имя героя двух справочных строчек произносится на безупречном японском.
Креатура от воодушевления даже перестает быть туманной:
- Ух ты-ы! Ну и произношение у Вас!
- Ага. Радио. Случайно услышал. – Профессорские глаза освещают лучистые морщинки. – Ведь тут у нас все ловится, да?
- Да. Да-а! Ура. – Будущая я уже поняла, что дело начинает быть на мази. – А у меня – вот.
И по-детски уважительно добавляю:
- Кааарта.
Профессор совершает прыжок, «достойный молодого ягуара». В речи промелькивает питерский акцент:
- Да? А что молчим?! Двуязычная? Покатит. Пошли.
- Куда???
- К соседу зайдем.
- Ой…не пойду я…он меня уже выгнал.
- Да? А мы тогда не к этому зайдем.
И уже на ходу круто разворачивается, продолжая вслух только что обдуманную мысль:
- Возьму я еще одну карту?
Сосед, «чорноволосый и чорноглазый» усатый красавец, отворяет дверь замысловатым жестом и свойски кивает профессору. Тот сует ему старинную карту Киото: резец гравера поэтично набросал скоропись названий, кварталы тоже почему-то выглядят вдохновенной абстракцией.
- О! Отличная вещь. Я там был. А зачем она нам?
Профессор чуть раздраженно разворачивает вторую:
- «Там» - это где, интересно? Вот тут или вот тут? И вообще, нам надо не место, знаешь ли. Нам нужен…
Далее идет точнейшее перечисление исторических фактов о герое двух строчек, которых профессор еще в глаза не читал!
Оба соседа склоняются над картами, сравнивая что-то, прямо у дверей красавчика начинается темпераментный спор. Профессор повышает тон, хитрым орлиным взглядом косясь в сторону улицы, с которой меня «выгнали».
Спустя две реплики из-за угла хозяйской походкой выруливает «самый первый» из героев этой истории. Засовывает руки в карманЫ и тоном «хорошего копа» вежливо осведомляется:
- Из-за чего хипеш?
Красавчик здоровается с ним дружески тепло и недовольно морщится:
- Ты прикинь? Он мне тут будет доказывать?
Профессор подается вперед:
- Да? Это где? Это – тут. А он мне? Что это – тут! Ну?
Хоп! Красивые руки средней степени ухоженности уменьшаются и торчат теперь из карманов штанишек, едва покрывающих колени. Мальчишка смачно сплевывает и пренебрежительно тянет в нос:
- Н-ну, й-асно…
Одна рука неохотно вылезает из карманА и веско указывает на узенький перекресточек двуязычной карты:
- Здессь. Салаааги.
«Салаги», то есть парочка точно таких же мальчишек, недоверчиво смотрят на третьего: как будто дело происходит у дверей послевоенного кинотеатра, и им только что указали точный адрес Зорро.
Все это время за диспутом наблюдает уже не туманный призрак несбывшихся и будущих возможностей. Теперь на улице под ярко-желтым светофором стою действительно я: синяки под усталыми глазами, по щекам неудержимо катятся две слезы.
Мальчишка в «полубрюках» гневно косит глазом в мою сторону. Рыжий будущий профессор, которого теперь украшают отличные синие спортивные шаровары образца 1950 года, азартно шелестит двуязычной картой. Красавчик сворачивает другую, с абстракцией и скорописью, в трубку и задумчиво глядит в нее вдоль улицы.
Остальные как по команде смотрят в том же направлении.
Первым исчезает светофор. Затем – асфальт. Три пары старых кожаных ботинок шаркают теперь по каменным плитам. Я стучу каблуками, «замыкая шествие», как сказали бы в старой детской книжке, и отчаянно пытаясь привести внешность в формально-парадный вид.
Кругом неспешно начинают возникать белые стены с черепичными кровлями, усадьбы, тонкие сосны. Под ногами – утоптанный грунт старинной улицы.
Пацан с насморком топает первым, так и не вынув руки из бездонных карманов. Вторым следует рыжик в шароварах и белой майке. В какой-то момент оба синхронно шмыгают носами и удивленно смотрят друг на друга. И останавливаются. Красавчик, одетый теперь в черный, жесткий, явно воскресный костюм, врезается в них – он глазел по сторонам. Я едва успеваю затормозить. Перед нами узенький перекресток.
Предводитель шествия драматически тычет рукой:
- Вот. Через минуту объявится.
И несколько неуверенно, как об отдаленном будущем:
- Нууу, так в «кине» было… А! Вот вам ваш «бобби».
Рыжик юмористически уставляется снизу вверх на пришедшего, очевидно, пытаясь определить: каковы функции данного вида власти.
Красавчик весело здоровается (почему-то по-болгарски) и достает из кармана яблоко.
Теперь вся троица пялится на «копа» и даже моргает одновременно, как выводок взрослых котят.
Красавчик пихает в бок будущего профессора и дает ему яблоко, тот кивает, откусывает и продолжает смотреть. Яблоко переходит к парню в полубрюках и школьном свитерке. Тот огрызает кусок и, подумав, дружелюбно протягивает руку вперед:
- Будете?
Ополченец (скорее стройный, чем худой, широкие плечи, уверенная и вежливая осанка начальника невысокого ранга, маленькие ступни ног, обутых в новенькие соломенные сандалии) качает головой. Рука с жилистым сильным запястьем соскальзывает с рукояти меча. Узкие небольшие глаза взглядывают на меня. Потом – опять на детей. Детишечки начинают галдеть:
- Ни себе фига! Это же яблоко! – и назидательно: - Яблоки любят все. Теряется:
- Или нет. Они тут не растут, верно? Такое может быть?
- Ну и что он смотрит? – это, конечно, рыжик. – Будто сигареты дома забыл. Секунду смотрел-то. Что, все увидел?
Яблоко возвращается красавчику. Он ставит огрызок на ладонь, поднимает на уровень глаз, и благодушно любуется пейзажем сквозь яблоко, напевая:
- Тин ай дэ Аииида!..
Уже перевел шедевральную арию на китайский, умник.
Внимательные глаза полицейского на секунду «выхватывают кадр»: мои руки, все еще сжимающие узел с вином и хлебом. То, как переметнулся мой взгляд от «жутких дитяток» к его оружию, он тоже заметил. Не вполне ровные зубы освещаются быстрой понимающей улыбкой:
- Вот как! Тройняшки. Так похожи на свою уважаемую сестру. Хорошего дня!
Смысл я скорее улавливаю по отдельным словам: я не знаю языка. Он ошибся! Я здесь не за этим. Мой формально-парадный вид и праздничное лицо – не замечены. Я ничего не успеваю сказать.
Ополченец кратко и вежливо кивает, неуловимо плавным движением разворачивается и следует далее по улице. Мне показалось или у него действительно на левой скуле были две родинки: одна чуть побольше другой? Блекло-желтая – вопреки моим ожиданиям - форменная куртка с характерным геометрическим узором по краю, удаляясь, продолжает напоминать мне, что все это – реальность. И что второго шанса у меня не будет.
Я прихожу в себя, только когда меня решительно дергают за рукав:
- Ну что? Не голубые.
Консервативный свитерок, аккуратно заштопанный по вороту, слишком взрослые для десятилетнего темные глаза. Заметив мое продолжающееся замешательство, мальчишка мстительно добавляет:
- Я мог бы нарисовать. Но не буду. В следующий раз фотик бери. Расходимся, парни!
- А что, надо было фото!? А что ты не сказала? Вот люди! Я бы взял. У меня – хороший аппарат. – рыжик сочувственно глядит на меня, потом забирает узел с вином и хлебом, позабытый мною напрочь, из неверяще опустившихся рук. – Спасибо. За взятку…эээ, то есть – за посылку!
- Дзефиро, дзефиро! Дзефиро торно…- Гибкий мальчишеский голос легко ведет замысловатую мелодию. Ликующее начало мадригала Монтеверди заставляет забыть, каким мрачным был сам сонет Петрарки.
На сей раз в пении красавчика нет ни переводов на неожиданные языки, ни гротескных цезур. Под радостную весеннюю музыку хулиганистая троица, древний и нежный окрестный пейзаж, я сама – бледнеют, постепенно переходя каждый в свое время и пространство. Ставшая совсем маленькой фигура в блекло-желтой форменной куртке внезапно останавливается. Резкий, тревожный разворот – и, вопреки расстоянию и близорукости я вижу темно-карие, лучащиеся радостью, не знающей условий и преград, глаза на посуровевшем загорелом лице.