Мне в голову пришла идея флэш-моба. Вы когда-нибудь пробовали написать что-то, "следуя за кистью", как говорили на Древнем Востоке? Собственно, жанр дзуйхицу, то есть, дневники, так и переводится: "вслед за кистью". Я попробовала, причем писала именно от руки. И вот что вышло. Вообще-то, это безделушка для Шинджи Такеды, которая никогда не будет отправлена)))).
совпадений с реальными событиями и лицами нету!Но идея универсальна: текст
почти без редактуры, на любую тему, которая порадует того, кого вы уважаете. Или просто то, что могло бы присниться хорошей майской ночью. Жду ссылок, друзья!
Вслед за кистью.
Забыть обо всем, обо всех, раствориться в потоке радостного весеннего света. Почему-то думаю: этот нежно-зеленый свет был бы хорош нам обоим…
Место, где нет необходимости быть сильным или слабым, где мы – лишь отражение наших уважаемых предков, отражение закономерного хода вещей. Место, где у меня – двухметровая смоляно-черная коса, а у тебя – светло-зеленая одежда куродо. И я смотрю сквозь занавесь, зная, что ты пришел и ждешь внизу, в саду.
Мир юн и прекрасен. Нет ни свалок, ни отравленного воздуха, ни звука сирен, одинакового для всех. Силой своего пера я вызываю к жизни это место – и оно для тебя.Ты уже не просто мой гость. Ты здесь не впервые, но впервые я вижу: ты собирался сказать что-то важное - и едва успел сдержаться.
читать дальше
Я касаюсь рукой занавеси, гадая, выскользнет шелковый рукав из-за нее или нет. О, ты знаешь, что я тоже жду! И за то, как величаво ты помедлил, прежде, чем ступить на камень у порога, я люблю тебя еще больше. Ты входишь в дом, а я еле успеваю перебежать вглубь, к ширмам. Как ни старалась – видно, что взволнована. Почтительно остановившись на пороге, словно молодой хозяин, вступающий в права наследственного владения, ты, сам того не зная, касаешься рукой занавеси. Я знаю: в том месте узорчатой обшивки только что была моя рука. И смущенно опускаю голову: кисти рук прячутся в рукава, водопад волос закрывает лицо. И почему я считала себя взрослой?! Думала: все знаю о себе, людях и, особенно, – о разговорах с мужчинами - в свои 18 лет. Ничего не знаю! Все оказалось другим – с тобой.
Я помню, как мы встретились впервые: на летней храмовой церемонии. Я тогда была расстроена так, что это было видно даже по лицу. Мой тогдашний покровитель был недоволен мной. А ведь я так старалась: была весела, нежна. И в тот день на мне поверх светлых одежд было новое лиловое платье, затканное узором в виде птиц в круге.
Я была как на картине – но ему не нравилась. Это было очень обидно.
Слава богам, полил дождь, и можно было уйти пораньше. Ты, проходя мимо, подсказал мне, где можно спрятаться от ливня: по долгу службы ты знаешь, какие помещения во дворце заняты, а какие – нет. Но, укрывшись в галерее, я глянула на тяжелые тучи, на сад, внезапно потемневший до неузнаваемости – и так горько расплакалась, что тебе пришлось утешать меня.
И вот 11 месяцев спустя ты входишь в мой дом как хозяин, а я сижу, опустив голову. На темном прохладном полу в беспорядке лежат кисти и бумага. Стоит отцовская тушечница, которую я утащила к себе полгода назад, когда поняла, что могу писать нечто большее, чем письма и дежурные пятистишия. Никто обычно не видит мой дом таким, только служанки. Обычно при гостях прибор для письма в парадном порядке выложен на столике, и рядом – лучшая бумага. А она у меня всегда лучшая!
За полгода я изменилась: стала вполне светской дамой. Но когда я одна, люблю писать что-нибудь, лежа на боку, подперев голову рукой: длинные волосы откинуты назад, чтобы не мешали. Хотя однажды я ради эксперимента набросала что-то, обмакнув в тушь прядку. Что ты подумаешь, увидев мой дом изнутри? И еще я чувствую, что со своим светло-розовым платьем на красной и белой подкладке я опоздала на неделю, если не больше: вишни уже отцветают. Что ты подумаешь обо мне? Ах, гораздо легче было прятаться от тебя за занавесями! Ты был точно уверен, что я – взрослая и достойная женщина.
Впрочем, отчасти так и есть. Бабушка как-то сказала мне: «Ты у нас удалась. Так же прозорлива, как и весь наш род». И теперь, даже не спрашивая, я вижу: ты уже решил поговорить с моими родителями, и они дадут согласие, а потом тебя ждет назначение, которое ты примешь не с радостью, но со спокойствием выполняемого долга. Нам придется преодолевать пролив. А там будет другая жизнь: дом, совсем не такой светлый и удобный, как здесь, и лес, где ты научишься уважать каждое дерево.
И еще я вижу, как ты, уже пятидесятилетний патриарх, но все такой же легкий и стройный, как сейчас, гуляешь по берегу моря, а десяти шагах от тебя, радостно вопя, скачет наш внучек, круглолицый, как и я сама. И ты между делом успеваешь догнать его и сообщить на ухо, что «Конфуций сказал…»
Вот почему я не могу поднять на тебя глаза сейчас – боюсь, ты увидишь, что я знаю все это. Вот почему я боюсь перечитать скоропись, скользящую по листам, любимый.