Нечаянный путь: часть 3, последняя.

[maeda-mama]

Засмеявшись, я сел посвободнее:
- Думаю, я тоже отлыниваю: надо было стоять на посту, как все.
Я изобразил, что стою навытяжку, старательно выкатив глаза.
Теперь и парень засмеялся:
- Так бывать: чтобы делать, что нравится – надо удирать работа.
- Так редко бывает.
- Тогда надо, чтобы работа действительно нравилась.
- Так и есть.
- Вот как? – он посмотрел на меня с выражением крестьянина, которому приказали отдать последние коку риса на обеспечение армии.
- Да. Много лет.
Он негромко предположил в ответ:
- Наверно, с Вами вместе работают хорошие люди, и Вы все делаете по-честному?
- Что ж, это правда.
Действительно, мне часто везло на хороших коллег. Не могу пожаловаться.

а дальше...

Лицо иностранца медленно разъехалось в сияющей улыбке:
- Самый лучший способ!
Я кивком указал на лежавший рядом с ним провод:
- Вам, похоже, тоже везет с работой.
Он, картинно пожал плечами, взгляд полукругом скользнул по потолку:
- О, ну это когда как! Иногда – хоть надраться! – он немного поразмыслил: - Но, с другой стороны, вот полицейским я бы точно не смочь.
И техник, словно для пущей убедительности, похлопал себя по карманам. Внезапно его лицо приняло озадаченное выражение, и, порывшись, он извлек на свет маленькую плоскую бутылочку из полупрозрачного пластика с сине-белым крестом на красном прямоугольнике. Встряхнул. В бутылочке лениво плеснулась бесцветная жидкость.

- Надо же! Из аэропорта. Забыл выложить. Впрочем… Почему бы нам и не выпить за успех дела? Мы ведь сегодня тут делать одно дело, так?
- И как Вы собираетесь «делать дело» после выпивки?
Техник беспечно махнул рукой:
- Ну, тут ведь не ведро! Прошу Вас, угощайтесь, - и серьезно добавил: - Пусть это будет началом делового партнерства – хотя бы и ненадолго.
Я взял легонький сосуд, открутил крышку – и притворился, что делаю глоток.

Несколько капель попали на язык. Обожгли нёбо. Волна непривычного жара хлынула разом в грудь и в голову. Я вернул бутылочку. Длинные сильные пальцы собеседника обхватили ее плоские бока, и осторожным жестом опрокинули очень малую часть содержимого в рот.
«Надо пить очень помаленьку: это же 65 градусов», - рассудительно сказал он, повертев бутылочку в руках.
Его глаза, мгновенно почернев, придали узкому, вытянутому лицу почти лисье выражение. Молодой человек сдвинул густые брови, и резкие черты как-то сразу переменились: во внешности будто не осталось ничего европейского. Мне вспомнилась одна семья из старой столицы: ее члены были музыкантами при императорском дворе со времен Хэйан.Поговаривали, будто эта семья – лисья.

Парень тем временем аккуратно, бережно выдохнул, ни проронив ни звука. Потом решительным, дружеским жестом снова протянул мне бутылочку:
- Будете еще? За…за наше здоровье, вот что. Оно нам еще пригодится, особенно следующие два дня.
Иллюзия сразу разрушилась: сидящий передо мной, конечно, был иностранцем. Сходство с музыкантами из Киото было чистой случайностью. Усмехнувшись, я сделал небольшой глоток и даже крякнул от удовольствия: жидкость, хоть явно и была спиртным, освежала, как родниковая вода.

Европеец тоже глотнул немного и зачем-то обвел глазами комнатку. Она была действительно маленькой – по теперешним меркам. Этим и понравилась мне: подходящая для тренировок. На секунду показалось: луч солнца осветил темное дерево, скользнув сквозь решетчатые створки. Я встряхнулся и опустил голову: в комнатке и соседних помещениях не было окон.

- Вспомнилось что-то? – кажется, мне попался не в меру чуткий собеседник. Я кивнул:
- Да. Вспомнил службу. В другом…департаменте полиции.
- А!

Молодой человек радостно и немного услужливо кивнул, и на секунду лицо его принимает выражение суровой, но мягкой укоризны – слишком знакомое мне по старым временам, чтобы вот так просто встретиться у неведомого иностранца. Свойственное совершенно другому человеку.
Оно ударяет, как взрывная волна.
- Что? Откуда ты знаешь? – мне, человеку, почти лишенному воображения, трудно поверить, будто сидящий рядом так же хорошо знает сохраненное в моей памяти, как и я сам.
Вместе с лицом очень быстро вспоминается голос, спокойно перечисляющий: «Молодой, высокий, резкие черты. Немного похож на актера. Темная одежда. Покуривает. Как же ты не веришь мне?» Холодный зимний день. Жилистая смуглая рука, только что аккуратно и быстро выводившая строчки, замирает над письмом, и укоризненное выражение глаз сменяется недоумением.
…И другой день, в августе, два года спустя: под галереей казарм - белесое пятно, скомканный лист, вырванный из тетради. Видно, занесло туда знойным ветром. На нем уже другим почерком, торопливой скорописью, набросано начало хокку:
«Незнакомец на
неизвестной улице…»
Бумажные стены маленькой комнаты снаружи освещает мертвый электрический свет. По всему пространству словно повисли рядами полупрозрачные полосы ткани – с этими новомодными яркими узорами из крупных цветов.

- Прошу простить, мне нужно идти: проверка постов, - как это ни странно, я знаю, что почти трезв.
- Извините, что задержать Вас. Пусть Вас дома ждет что-нибудь хорошее! – техник тоже поднимается: плавно, мягко. Сильная рука аккуратно подбирает с пола черный провод с блеснувшими на мгновение наконечниками. Два длинных, скользящих шага – и вот его уже нет. Призрачные занавеси, всколыхнувшись, бледнеют и растворяются в воздухе.

Дальше? Что было дальше? А вот что: посты, разумеется, были проверены столько раз, сколько предписывалось инструкцией, дежурство благополучно завершено. Однако, составив рапорт, я, уже поздним вечером, появился в кабинете начальника. Тот не скрывал своей радости:
- Начальство довольно нами. И сегодняшние пикетчики заявили, что нарушать общественное спокойствие было прискорбной ошибкой. От себя же добавлю: замечательная новость: большинство из них подало заявления в школу фехтования, ближайшую к Будокану!
- Рад служить. Вот отчет и, если позволите, несколько замечаний по нарядам на 30 июня и 1 июля. И у меня к вам небольшая личная просьба: я хотел бы отлучиться на четыре дня.

Низенький, тучноватый шеф внушительно приосанился:
- Да, я имею возможность отпустить Вас. Только четыре дня – ни днем больше! Затем Вам, вероятно, будет поручено одно дело.
Эти четыре дня я потратил на поездку в старую столицу. Можно было, конечно, проверить свою гипотезу и поискать лиса: у меня не было причин не верить собственным глазам и, тем более, - словам моих товарищей, пусть и сказаны они были ровно сто лет назад. Но мне показалось неправильным ворошить старое: у меня свое течение времени, длительное, но понятное, как улица с односторонним движением, у лиса – свое, словно изгибающееся спиралями и восьмерками. Наверное, показавшись «незнакомцем на неизвестной улице» он был уже старше и мудрее, чем сейчас, когда его видел я. И, конечно, - чем тот заносчивый юноша, которого отметили когда-то на заснеженной набережной глаза, не умевшие лгать. Но что-то все же заставляло его возвращаться.

Возможно, нечто, похожее на причину, по которой, проблуждав полдня по, казалось бы, знакомым улицам (или все же они переменились так сильно?), я остановился наконец в темноте, и острый молодой месяц осветил ворота, скрывавшие место, где когда-то был и мой дом.